фотокарточки, разложенные на столе. На каждой был собственный номер, соответствующий номеру в деле.

Первая фотокарточка принадлежала покойному Вениамину Железову, под номером два — пану Зеленскому, на третьей был изображён Иван Ткач, тот самый, из обслуги пани Зеленской. Все три фотокарточки были сходны в одном: убитых снял фотограф из Управы уже после их смерти и непосредственно на месте предполагаемой гибели.

В дверь уверенно постучали.

— Войдите, — крикнул Мрозовский, продолжая разглядывать фото.

В кабинет вошёл Тодор Шумейко и снял шляпу. Сегодня он показался Мрозовскому гораздо представительнее: Двубортный костюм сидел безупречно, начищенные туфли сверкали, казалось, что галстук повязан слишком туго — лицо у пана Шумейко было свекольного оттенка. «Чего он так вырядился? Я же не панянка», — подумал Мрозовский и улыбнулся посетителю.

— Проходите, пан Тодор. Очень рад, что вы согласились прийти, — Мрозовский протянул руку и Шумейко ответил, энергично захватив музыкальные пальцы сыщика, зажал их словно в тиски.

— Доброго дня. — Голос у Шумейко оказался бархатным и певучим, чего Мрозовский вчера не заметил. Панянки на такой голос всегда падки. — Мне не трудно зайти, если у вас ко мне важное дело есть.

— Есть дело, конечно, есть, — Мрозовский улыбался и потирал правую руку. — Хотел попросить вас глянуть на фотокарточки. Прошу вас.

Галантным жестом пан Эдвард пригласил Шумейко пройти ближе. Тот недоумённо подошёл, заложил руки за спину, как будто боясь коснуться стола.

Тодор наклонился над столом, внимательно всматриваясь в фото.

— Вы позволите, я поближе взгляну? — спросил Шумейко и, не дожидаясь разрешения, взял фотокарточку номер один. Вероятно, он был близорук, потому что приблизил фото чуть не к самому носу. Через минуту тихо проговорил: — Жаль, что нельзя увидеть, так сказать, в натуральном виде.

— Гм… в натуральном проблематично, — сказал Мрозовский. — Все погребены.

— Жаль, — ответил Шумейко и взял карточку номер два.

Мрозовский подумал, что он напоминает ему прозектора Кулика из мертвецкой. Из всех знакомых Мрозовского только он мог так безразлично рассматривать покойников в любом виде.

— Вы что-то можете сказать? — Мрозовский начинал нервничать.

— Ну, что я вам могу сказать? — развёл руками Шумейко. — Одно скажу наверняка, что на фото нет ни одного убийцы-левши.

— На фото — не убийцы! — резко сказал Мрозовский.

— Ах, да, — пожал плечами Шумейко и смешно сощурился. — Я хотел сказать, что нет никого, кто был убит левшой. И да… Орудие убийства разное: в этом случае, — он взял фото Вени Железова, — убили кортиком, что у военных имеется, а в остальных медицинским скальпелем. — Шумейко смутился и покраснел. — Вы позволите, я пойду? Меня там Зельда ждёт.

Услышав новость, Мрозовский крякнул, как-то глупо кивнул Шумейко на дверь и сел за стол.

— Вы мне ещё понадобитесь! — крикнул Мрозовский в след Тодору, когда тот собирался закрыть за собою дверь. — Я вас найду.

— Конечно-конечно, — смущёно сказал Тодор. — Всегда с радостью… всё, что могу.

Мрозовский перебирал в руках фотографии и ненавидел этих шутников, которые убивали порядочных граждан, а ему, Мрозовскому, теперь разбирайся, кто и кого грохнул. Боже, знала бы мама, чем приходится заниматься её сыну!

Мрозовский как-то вдруг забыл, что пана Зеленского называть порядочным не совсем правильно. Впрочем, и Вениамина Железова — тоже. Разве что хлопчик из обслуги зазря пострадал. Не там оказался и не в том месте.

Мрозовскому вдруг смертельно захотелось кофе и сладкого. От вида фотокарточек, лежащих на столе, в носу воняло лежалыми покойниками.

* * *

Зельда смотрела в потолок и думала о том, как несправедлива жизнь. Ведь могла же она уже сегодня оказаться далеко от Жолкева! Но всему помешало желание уехать по-человечески, а если бы бросила всё, просто так. Бросила и всё! То ехала сейчас в поезде, в купе второго класса, строила глазки попутчику и приближалась бы к заветной ячейке в швейцарском банке. Зельда попыталась вспомнить название банка, но не смогла. Название осталось в редикюле, нацарапанное на клочке бумаги. Ох, не видать теперь счастливой жизни!..

А вот Тодор-то оказался… Раньше не замечала его. Ну, ходил мимо, здоровался, краснел… Мало ли, от чего он краснел? Любит, значит. Вчера что-то о счастливой жизни рассказывал, говорил, если война начнётся, можно в Киев перебраться, а там у него родня живёт. Какой Киев?! Какая война?!

Зельда вздохнула, провела кончиками пальцев по выпирающему под повязкой длинному рубцу и подумала, что лучше с Тодором ехать, куда он скажет. Он заботливый и внимательный. Другой бы бросил, увидев с таким шрамом, а этот сам повязки меняет, за ручку по полчаса держит и не отходит.

Подумав, что с таким, как Тодор она не пропадёт, Зельда решила согласиться на все его предложения и уснула.

— Зеля?… Зелюся?…

Голос звучал издалека, и сквозь сон Зельде казалось, что она ещё спит. Лёгкое касание к руке, кто-то взял её ладонь в руку.

— Зеля? Ты спишь? Проснись, Зеля.

Тодор стоял перед кроватью Зельды на одном колене. Правой рукой он нежно сжимал её руку, а в левой держал колечко. Оно казалось настолько маленьким в его больших руках, что было почти незаметным, если бы не розовый камушек, что блестел на солнце.

— Тодор? — Зельда окончательно проснулась и приподнялась на локте. — А ты что делаешь?

— Предложение делаю, — ответил Тодор смущаясь. — Тебе предложение. Вон цветы стоят. — Он кивнул на тумбочку, на которой в щербатой вазе возвышались нежно-розовые, желтоватые к середине георгины. — А это колечко. Ты не думай, это рубин, не стекляшка.

Зельда улыбнулась, порезанная щека дала о себе знать острой болью.

— Тише-тише, — Тодор быстро надел колечко Зельде на пальчик и поцеловал ручку. — Ты не спеши. Подумай, а потом скажешь.

Зельда закрыла глаза. Она закрыла их совершенно не потому, что ей был неприятен Тодор. Причина была иная: она так давно знала его, что уже привыкла и как на кавалера не смотрела. В глазах защипало, а она не хотела, чтобы Тодор увидел слёзы и, не дай Бог, не подумал чего-нибудь плохого. Одна маленькая слезинка всё-таки выкатилась из-под чёрных ресниц Зельды, но Тодор её не заметил — он, хотя и понимал, что теперь он лучшая партия для Зельды, но был счастлив, что она не отказала прямо сейчас.

* * *

Переночевав в Кракове, в скромном номере отеля «Саский», Гольдман и Рузя решили выезжать на Закопане днём, чтобы не слишком задерживаться в пути. Завтракали здесь же — в отеле.

— Хочешь, можем зайти в «Яму Михалика»? — спросил Гольдман. — Это рядом, на Флорентийской улице.

— А что там, в этой «Яме Михалика»? — спросила Рузя, — Очень уж странное название.

— Одна из старейших кондитерских. Если ты